Мы попросили исследователей из разных областей ответить на вопрос, что лежит в основе алармизма на уровне лидеров государств и на уровне отдельных лиц и социальных групп. В блиц-опросе принимали участие Сергей Ениколопов, Александр Тхостов, Екатерина Шульман, Тимофей Нестик, Григорий Юдин.
Екатерина Шульман (политолог, доцент ИОН РАНХиГС):
Алармизм - термин оценочный. Хотя он несколько мягче терминов «паника» и «истерика», которые суть малограмотное применение медицинской терминологии к социальным явлениям, но все равно в нем заложена отрицательная оценка. Алармизм - это избыточная тревожность по поводу чего-то, что этой тревожности не заслуживает. Мы не можем так говорить о нынешней ситуации: мы на самом деле не знаем, насколько опасен новый вирус.
Но даже не обладая специальными медицинскими знаниями, с точки зрения социальной динамики мы можем сказать следующее: цена человеческой жизни растет последние 70 лет, с окончания Второй мировой войны. За это же время ценности безопасности, то есть сохранения той самой человеческой жизни, стали превалирующими для всех социумов, для всех культур, по крайней мере в странах, находящихся на современном уровне развития. Человек действительно стал центром универсальной системы ценностей.
Представление о том, что людьми можно жертвовать ради достижения какой-то цели, сейчас выглядит безнравственным. Давайте вспомним, что так было не всегда. Это гуманистическая, антропоцентристская система ценностей, для которой человек действительно, по Протагору, мера всех вещей. Антропоцентризм противоречит религиозной системе взглядов, в центре которой бог, как и системе представлений “культуры чести”, построенной вокруг ценностей иерархии, наследования, экспансии и престижа.
Это очень большой трансформационный процесс, под его влиянием, например, изменились войны - государства перестали друг с другом воевать. Основным инструментом разрешения политических конфликтов больше не являются столкновения двух больших призывных армий, как это было во все предыдущие века европейской истории, да и вообще истории человечества. Применение силы стало точечным, военные потери скрываются, ими не хвастаются больше. Невозможно представить, чтобы сегодня кто-то преувеличивал количество своих убитых и количество убитых у противника, чтобы показать, какие мы молодцы. Как гласит известная мудрость, само наличие секты отрицателей Холокоста есть признак гуманизации наших нравов, потому что в предыдущие века геноциды не скрывали, ими гордились.
То, до какой степени антропоцентрические ценности глобально победили, мы можем видеть хотя бы по тому, как к ним приспосабливаются все религиозные системы, все большие церкви.
Сейчас ситуация такова, что ни одно правительство в мире не может себе позволить не обращать внимания на человеческие жертвы. Из-за этого эпидемия какой-то новой неизвестной болезни считается достаточным основанием для введения таких суровых ограничительных мер. Они для всех убыточны, тяжелы и болезненны, но ни одна страна в мире не может сказать «мы ничего не будем делать, кто заболеет - выздоровеет, а не выздоровеет - умрет, и бог с ним». То, что раньше считалось совершенно нормальным, теперь нормальным уже не является.
Интересно увидеть, что так считают и правительства, и сами граждане. Сейчас уже практически все страны затронуты самоограничительными мерами, и граждане их в общем соблюдают, несмотря на то, что ограничения для них тяжелы. Правительства объясняют своим гражданам: мы понимаем, как вам трудно, но это нужно сделать, чтобы болезнь не распространялась, чтобы не стало больше жертв.
Трудно сказать, что тут причина. а что следствие, но гуманизации сопутствует второй демографический переход: увеличение среднего срока продолжительности жизни, снижение рождаемости, снижение младенческой и детской смертности и повышение среднего возраста по популяции, обычно называемый “старением населения” (хотя это выражение рисует несколько ложную картину). Сейчас уже нет ситуации столетней или 120-летней давности, когда значительную часть демографической пирамиды составляли молодые люди. Например, в 1917 году в Петрограде средний горожанин был 19-летним. Сейчас средний возраст жителя Российской Федерации - сорок лет. Вот что произошло за сто лет.
Такой социум имеет иные приоритеты, и его система управления выглядит иначе, там тоже другие люди. Управленцы всегда старше среднего возраста, это понятно, но теперь они еще и руководят обществом, в котором средний гражданин - сорокалетний. Соответственно, меняются приоритеты: ценности экспансии, завоевания, победы и самоутверждения уступают место ценностям сбережения, сохранения и безопасности.
Эта эпидемия характерна тем, что в неё меньше жертв и больше ограничений, чем во все предыдущие эпидемии. Для сравнения полезно вспомнить историю испанки, «испанского гриппа» 1918 года. У нас он меньше известен, потому что в России в это время много всего - и тиф, и гражданская война унесли больше народу. Тем не менее, это тоже была пандемия, тоже были ограничительные меры, тоже были всякие карантины и людей заставляли носить маски. Все это уже было, но жертв было гораздо больше, а каких-то государственных мер гораздо меньше. Не приходило в голову, что государство должно взять на себя полностью заботу о том, чтобы граждане не заразились и не заболели: даже президент демократических США Вудро Вильсон отправлял американских солдат на фронты Первой мировой, когда уже было понятно, что они несут с собой новый вирус.
Сейчас ради безопасности человечество готово приносить жертвы, прежде всего жертвуя свободой. Мы видим, как сегодня эти ограничения воспринимаются в целом как нечто нормальное и не вызывают протеста. Очень интересно смотреть, как сейчас нащупываются границы: что вызывает протест, а что не вызывает. Например, когда граждан призывают не выходить на улицу, они согласны с этим. Но когда начинается электронная слежка, то люди возмущаются. И не только у нас, где последние инициативы правительства Москвы как-то напугали людей и пришлось их быстро откатывать назад, но и, например, в Израиле тоже. Там были попытки дополнительно ужесточить этот карантин электронными методами и люди возмутились, оказались этим недовольны.
Какая будет общественная реакция потом, после того, как пик чрезвычайщины пройдет? Мы посмотрим, какие будут политические последствия в демократиях. Будут ли люди признательны тем, кто их спасал от болезни, либо они, наоборот, захотят сменить этих людей, чтобы они не напоминали о тяжелых временах?Пока этого сказать нельзя. Но важно помнить первопричину. Первопричина - это рост цены человеческой жизни.”